Третья часть «Внедромана» изображает крах советской идеологии под натиском алчных молодых амбиций. Социализм приостановлен, запись идёт: цирк заменяет религию, студии кино становятся местом исповеди, а африканское посольство становится элитной ложей для соблазнительных премьер. История превращается в реалити-шоу с революционным кастингом, где ордена раздают за страсть, а лозунги — за прелюдии. Смирнов, секретарь ЦК, теперь не цензор, а режиссёр спецэффектов, требующий меньше пафоса и больше чувственности. Камера становится трибуналом эпохи: не любишь — тебя вычеркнут. Шереметьево вздыхает с облегчением, Париж наполняется ароматом круассанов и свободой от цензуры, а капуста из склада превращается в фильм о самособлазнении СССР. Это смешно, неловко и жарко — как и положено на премьере, где билетами служат партбилет и список грехов.